Besucherzahler
счетчик для сайта


1. 1999

M U L T U M,   N O N   M U L T A

ИСТОРИЧЕСКИЕ АНЕКДОТЫ


* * *

В 1789 и 1790 годах адмирал Василий Яковлевич Чичагов одержал блистательные победы над шведским флотом, которым командовал сначала герцог Зюдерманландский, а потом сам шведский король Густав III. Старый адмирал был осыпан милостями императрицы. При первом после того приезде Чичагова в Петербург императрица приняла его милостиво и изъявила желание, чтобы он рассказал ей о своих походах. Для этого она пригласила его к себе на следующее утро. Государыню предупреждали, что адмирал почти не бывал в хороших обществах, иногда употребляет неприличные выражения и может не угодить ей своим рассказом. Но императрица осталась при своем желании. На другое утро явился Чичагов. Государыня приняла его в своем кабинете и, посадив против себя, вежливо сказала, что готова слушать. Старик начал! Не привыкнув говорить в присутствии императрицы, он робел, но чем дальше входил в рассказ, тем больше оживлялся и наконец пришел в такую восторженность, что кричал, махал руками и горячился, как бы при разговоре с равным себе. Описав решительную битву и дойдя до того, когда неприятельский флот обратился в полное бегство, адмирал всё забыл, ругал трусов-шведов, причём употреблял такие слова, которые можно слышать только в толпе чёрного народа. «Я их! я их!» — кричал адмирал. Вдруг старик опомнился, в ужасе вскочил с кресел, повалился перед императрицей!

— Виноват, матушка, ваше императорское величество!

— Ничего, — кротко сказал императрица, не давая заметить, что поняла непристойные выражения, — ничего, Василий Яковлевич, продолжайте, я ваших морских терминов не разумею.


* * *

Английский посланник подарил Екатерине телескоп, который ей очень понравился. Придворные, желая угодить государыне, спешили наводить инструмент на небо и уверяли, что довольно ясно различают на луне горы.

— Я вижу не только горы, но и лес, — сказал граф Львов.

— Вы возбуждаете моё любопытство, — произнесла Екатерина, поднимаясь с кресла, чтобы посмотреть.

— Торопитесь, государыня, лес рубить начали, вы не успеете.


* * *

Однажды в Сенате Разумовский отказался подписать решение, которое считал несправедливым.

— Государыня желает, чтоб дело решено было таким образом, — объявили ему сенаторы.

— Если так — не смею ослушаться, — сказал Разумовский и подписал свою фамилию «вверх ногами».

Этот поступок сразу же стал известен императрице, та потребовала объяснений.

— Я исполнил вашу волю, но так как покривил совестью, то и подпись моя кривая.


* * *

Однажды Львов ехал вместе с Потёмкиным в Царское Село и всю дорогу должен был сидеть, прижавшись в угол экипажа, не смея проронить слова, потому что светлейший находился в мрачном настроении духа и упорно молчал.

Когда Потёмкин вышел из кареты, Львов остановил его и с умоляющим видом сказал:

— Ваша светлость, у меня есть до вас покорнейшая просьба.

— Какая? —спросил изумленный Потемкин.

— Не пересказывайте, пожалуйста, никому, о чём мы говорили с вами дорогою.

Потёмкин расхохотался, и хандра его, конечно, исчезла.


* * *

Как-то раз, за обедом у императрицы, зашёл разговор о ябедниках.

Екатерина предложила тост за честных людей. Все подняли бокалы, один Разумовский не дотронулся до своего. Государыня, заметив это, спросила его, почему он не доброжелательствует честным людям?

— Боюсь — мор будет, — отвечал Разумовский.


* * *

Один придворный спросил Балакирева:

— Не знаешь ли ты, отчего у меня болят зубы?

— Оттого, — отвечал шут, — что ты их беспрестанно колотишь языком.

Придворный был точно страшный говорун и должен перенесть насмешку Балакирева без возражений.


* * *

Известно, что в старые годы, в конце прошлого столетия, гостеприимство наших бар доходило до баснословных пределов.

Ежедневный открытый стол на 30, на 50 человек был дело обыкновенное. Садились за этот стол кто хотел: не только родные и близкие знакомые, но и малознакомые, а иногда и вовсе не знакомые хозяину. Таковыми столами были преимущественно в Петербурге столы графа Шереметева и графа Разумовского. Крылов рассказывал, что к одному из них повадился постоянно ходить один скромный искатель обедов и чуть ли не из сочинителей. Разумеется, он садился в конце стола, и также, разумеется, слуги обходили блюдами его как можно чаще. Однажды понесчастливилось ему пуще обыкновенного: он почти голодный встал из-за стола. В этот день именно так случилось, что хозяин после обеда, проходя мимо него, в первый раз заговорил с ним и спросил: «Доволен ли ты?».

— Доволен, ваше сиятельство, — отвечал он с низким поклоном, — всё было мне видно.


* * *

Императрица Мария Фёдоровна спросила у знаменитого графа Платова, который сказал ей, что он с короткими своими приятелями ездил в Царское Село:

— Что вы там делали — гуляли?

— Нет, государыня, — отвечал он, разумея по-своему слово гулять, — большой-то гульбы не было, а так бутылочки по три на брата осушили.


* * *

Одно время проказники сговорились проезжать часто чрез петербургские заставы и записываться там самыми причудливыми и смешными именами и фамилиями. Этот именной маскарад обратил внимание начальства. Приказано было задержать первого, кто подаст повод к подозрению в подобной шутке. Два дня после такого распоряжения проезжает через заставу государственный контролер Балтазар Балтазарович Кампенгаузен и речисто, во всеуслышание, провозглашает имя и звание своё. «Некстати вздумали вы шутить, — говорит ему караульный, — знаем вашу братию; извольте-ка здесь посидеть, и мы отправим вас к г-ну коменданту». Так и было сделано.


* * *

Граф Платов любил пить с Блюхером. Шампанское Платов не любил, но был пристрастен к цимлянскому, которого имел порядочный запас. Бывало, сидят да молчат, да и налижутся. Блюхер в беспамятстве спустится пол стол, а адъютанты его поднимут и отнесут в экипаж.

Платов, оставшись один, всегда жалел о нем:

— Люблю Блюхера, славный, приятный человек, одно в нём плохо: не выдерживает.

— Но, ваше сиятельство, — заметил однажды Николай Фёдорович Смирной, его адъютант или переводчик, — Блюхер не знает по-русски, в вы по-немецки; вы друг друга не понимаете, как же вы находите удовольствие в знакомстве с ним?

— Э! Как будто надо разговоры; я и без разговоров знаю его душу; он потому и приятен, что сердечный человек.


* * *

Генерал от инфантерии Христофор Иванович Бенкендорф был очень рассеян.

Проезжая через какой-то город, зашёл он на почту проведать, нет ли писем на его имя.

— Позвольте узнать фамилию вашего превосходительства? — спрашивает его почтмейстер.

— Моя фамилия? Моя фамилия? — повторяет он несколько раз и никак не может вспомнить. Наконец говорит, что придёт после, и уходит. На улице встречается он со знакомым.

— Здравствуй, Бенкендорф!

— Как ты сказал? Да, да, Бенкендорф! — и тут же побежал на почту.


* * *

Граф Хвостов любил посылать, что ни напечатает, ко всем своим знакомым, тем более к людям известным. Карамзин и Дмитриев всегда получали от него в подарок его стихотворные новинки. Отмечать похвалою, как водится, было затруднительно. Но Карамзин не затруднялся. Однажды он написал к графу, разумеется, иронически:

«Пишите! Пишите! Учите наших авторов, как должно писать!». Дмитриев укорял его, говоря, что Хвостов будет всем показывать это письмо и им хвастаться; что оно будет принято одними за чистую правду, другими за лесть; что и то, и другое нехорошо.

— А как же ты пишешь? — спросил Карамзин.

— Я пишу очень просто. Он пришлет ко мне оду или басню; я отвечаю ему: «Ваша ода, или басня, ни в чем не уступает старшим сёстрам своим!». Он и доволен, а, между тем, это правда.


* * *

Бутурлин был нижегородским военным губернатором. Он прославился глупостью и потому скоро попал в сенаторы. Государь в бытность свою в Нижнем сказал, что он будет завтра в кремле, но чтобы об этом никто не знал. Бутурлин созвал всех полицейских чиновников и объявил им о том под величайшим секретом. Вследствие этого кремль был битком набит народом. Государь, сидя в коляске, сердился, а Бутурлин извинялся, стоя в той же коляске на коленях. Тот же Бутурлин прославился знаменитым приказом о мерах противу пожаров, тогда опустошавших Нижний. В числе этих мер было предписано домохозяевам за два часа до пожара давать знать о том в полицию.


* * *

Административная машина в старое время была так отлично налажена, что управляющему краем было чрезвычайно легко. Петербург поважнее Казани, да и то в старые годы градоправители его не находили никаких затруднений в исполнении своих многосложных обязанностей.

— Это кто ко мне пишет? — спросит, бывало, петербургский губернатор Эссен, когда правитель канцелярии подаст ему бумагу.

— Это вы пишете.

— А, это я пишу. О чём? Узнав, о чём он пишет, государственный муж подписывает бумагу.

Бывали администраторы более беспокойные, как, например, эриванский губернатор князь Андроников. Этот всё сомневался, не обманывает ли его правитель канцелярии, и придумал способ, посредством которого удостоверялся, что его не обманывают.

— Скажи правду, это верно? — спрашивал он правителя канцелярии, подносившего ему бумаги к подписанию.

— Верно, ваше превосходительство.

— Взгляни на образ, побожись! Тот взглянет на образ, побожится; князь Андроников перекрестится и подпишет.



© «Мир истории». 1999 — 2010, оформление.


[Главная | Новости | Анонсы | Ссылки | Архив | Библиотека | Редакция | E-mail]